Дело было ранней весной, в андроповском году 1984. Возвращался я из новокузнецкой командировки в Курай, да с билетом не повезло, были только на акташский автобус, вот и пришлось заночевать в поселковой гостиннице. Пожевав нечто всухомятку, я с устатку задремал, да и время было уже не детское…

Часиков в 12 ночи был разбужен восторженным гвалтом. В соседнюю комнату въехала толпа. Она быстренько распаковалась, сопровождая этот процесс громкими воплями, из которых я быстро понял, что это артисты из Горно-Алтайска, и что они едут по ближайшим деревням и сёлам сеять культурное, доброе, вечное. Понятно, что люди с дороги, надо покушать, наметить планы на завтра – нет проблем, можно и потерпеть. Однако одним часом планерка не ограничилась и начала активно сопровождаться звоном стаканов, приглушёнными бульбулями и всё более бурными дискуссиями. Я начал психовать, хотелось спать, хотел уж было выйти, покачать свои права на мирный сон, начал нервно прислушиваться и вдруг понял, что слушаю настоящую постановку-экспромт. Какие это были пассажи, какая колоритная речь и какие сермяжные темы! По свежим следам я еще мог воспроизвести некоторые фразы, рассказывая об этой незабываемой ночи коллегам, которые со смеху покатывались. Сейчас забылось многое и, к сожалению, затерялись в памяти эти словесные шедевры. Очень жалею, что только слушал и смеялся, а надо было, дураку, записывать…

Началось с обсуждения потенциального калыма и воспоминаний о лучших концертных временах, когда с поездки на рыло 2-3 сотни рубликов выходило, При этом чуть не разодрались, — нашлись заранее обиженные. Особенно свирепствовал баянист с уголовным жаргоном, периодически подкрепляемым трехэтажными матовыми выражениями. С ним спорил писклявый конферансье а-ля Паниковский, который неустанно делил еще несуществующий левый приработок, возможный помимо плана. Досталось и местным алтайским зрителям, которые были обозначены чурками, чуреками, вонючими козлами и чмориками. Певец пытался орать „налейте, налейте скорее вина, рассказывать больше нет мочи…“, но его постоянно прерывал хриплым рычанием „заткнись“ гимнаст и гиревик, который был у них за пахана. Неожиданно заговорили о бабах, в частности о певичке и декламаторе патриотических стихов Светке. Вопрос стоял ребром: кому даёт Светка, как и сколько. Дело шло к потасовке, но тут нарисовалась Светка с двумя товарками и хриплым голосом попросила налить и закурить. Диалоги бурно закрутились на намёках и предложениях, но Светка знала себе цену и смаковала свой выбор, а может просто прикалывалась над дураками.

Потом заявились какие тёмные личности с улицы и дело серьёзно запахло дракой, ибо между паханом и паханом местным начался базар на тему „ты меня уважаешь?“. В 4 утра измождённые премьерой жильцы-соседи вызвали милицию и менты разогнали местных хануриков, пригрозив также и артистам, что не позволят им нести культурное, доброе, вечное таким образом, и плакать будет их калым… Так я познакомился с носителями культуры в массы, окунулся, так сказать, в творческую атмосферу. Но о политике не было сказано тогда ни слова!