ОН ОЧЕНЬ ХОТЕЛ ЖИТЬ ДОЛГО…

Бутвиловский В.В.

Leibniz-Institut für Polymerforschung, 01069, Hohe Straße, 6, Dresden, Германия, wladimirbutwilowski@gmail.com

С Владимиром Александровичем Яковлевым я познакомился в 1985 году. Мой курайский этап исследования геоморфологии и четвертичной геологии Горного Алтая подошёл к концу и было желательно дополнить его работами в заповедной части Восточного Алтая. Поэтому приглашение администрации Алтайского госзаповедника на вакансию старшего научного сотрудника-географа оказалось весьма кстати, и весной 1985 года я с семьёй переселился в Яйлю. Формальности были улажены довольно быстро, и с самого начала было ясно, что многое, касательно жития-бытия в заповеднике, зависит от собственной инициативы и желания идти к своей цели. На то он и заповедник, чтобы люди прочувствовали близость к природе и вкусили прелести почти натурального хозяйства. Многие прибывающие сюда энтузиасты этого не понимали и в итоге, после нескольких месяцев восторга туманными телецкими далями, собирали чемоданчик и уплывали на «Пионере Алтая» в иные дали, задымлённые привычной цивилизацией.

Эта преамбула сделана не случайно. Владимир Яковлев тоже прибыл в заповедник юным энтузиастом. Ещё в 1971 году. Но чемоданчик не собрал. Остался и обосновался. И был верен своему решению до конца! А начиналось для него, на обывательский взгляд, всё очень непросто. Выпускник Иркутского сельскохозяйственного института с высшим образованием и специальностью «биолог-охотовед» не стал «качать права» и требовать соответствующего своему статусу, а согласился на то, что ему тогда, в период нового становления заповедника, смогли предложить. А предложили ему сначала послужить заповедному делу, можно сказать, волонтёром. Вспоминает сам Яковлев: «Меня взяли рабочим: красить стены в конторе, сколачивать скворечники и т.п. – и я был рад. Чем займусь в заповеднике – толком тогда не представлял, важным был уже сам факт, что меня приняли. Жить первое время пришлось на чердаке летней гостиницы заповедника, там на мансарде стояли четыре кровати и стол. В ноябре стало довольно зябко, и приходилось укрываться матрасами лишних коек. Случалось, что в открывшуюся ночью от ветра дверь до половины комнаты наметало снегу».

Не каждому по силам пройти подобный «экзамен». Надо сказать, что такая ситуация вообще-то неприемлема и является следствием неорганизованности и плохого обеспечения. Но уж такая была ситуация, и каждый выбирал сам, где ему быть и что ему делать. Лиха беда начало, а лучшее – враг хорошего, к тому же терпенье и труд всё перетрут. Так оно и оказалось, когда перезимовалось. Уже весной ему предложили взяться за изучение земноводных и пресмыкающихся на территории заповедника, оказавшихся на то время «без присмотра». «Я согласился и никогда потом об этом не жалел», – вспоминает Яковлев. Последующие несколько лет им проводились многочисленные полевые маршрутные исследования герпетофауны в самых различных уголках заповедника. Причём не только в летнее время, – ведь его квакающим и шипящим подопечным тоже приходилось зимовать. Поэтому было интересно выявлять, как они приспосабливались к суровым условиям и временам.

В результате детальных исследований Яковлеву удалось обнаружить весьма необычные реликтовые ареалы нескольких видов пресмыкающихся и земноводных. Эти данные оказались весьма полезными не только биологам и зоогеографам, но и палеогеографам. «Разорванность» ареалов требовала научного объяснения и, тем самым, привлекала к себе внимание специалистов из разных областей науки, а также гораздо более широкую палитру знаний о физико-географических условиях региона и их изменениях в геологическом прошлом. Новые данные из других научных областей всегда способствуют тому, что пытливые исследователи сразу же начинают искать проявления и применения этих данных в своих отраслях и, тем самым, развивают и обогащают смежные научные области. Зачастую именно на стыке разных наук происходят новые научные открытия, и работы В.А. Яковлева явно способствовали этому. Во всяком случае, мне пришлось задуматься не только о рельефообразующей деятельности древнего оледенения на Алтае, но и о том, как геологические и климатические события позднеледниковья и раннего голоцена (15-6 тыс. лет назад) повлияли на территориальное расселение фауны и флоры и размещение их нынешних ареалов. В итоге были обоснованы и опубликованы довольно продуктивные идеи о рефугиумах третичной флоры и о путях расселения озёрной фауны и флоры гор юга Западной Сибири.

Очень интересными, на мой взгляд, были наблюдения В.А. Яковлева за жизнью и поведением остромордых лягушек в экстремальных условиях высокогорий Восточного Алтая. Он установил, что в поясе сплошной вечной мерзлоты у земноводных зачастую нет возможности найти относительно «тёплое» убежище для зимовки. И они приспособились зимовать у заболоченных берегов озёр, «замораживаясь». При этом температура тела лягушек действительно опускается ниже нуля, и они на полгода превращаются почти в ледышки. Затем весеннее тепло медленно отогревает пучеглазых «мертвецов», они «воскресают» и начинают заниматься своими обычными земноводными делами. Такое природное явление называют ревитализацией, и данные Яковлева оказались весьма полезными для подтверждения возможности как впадения низших позвоночных в состояние анабиоза, так и успешного выхода из этого состояния. До 80-х годов прошлого столетия многие учёные весьма скептически относились к явлению ревитализации, хотя факты «воскрешения» рыб, тритонов, семян растений и простейших организмов были уже известны и сообщались в научных публикациях. Отношение к ревитализации резко потеплело в 80-е годы. Этому способствовали такие учёные, как Яковлев, которые не подделывались под какие-то старые общепринятые мнения, а твёрдо следовали своим фактическим наблюдениям.

Чтобы подчеркнуть ценность таких наблюдений, отмечу, что способность многих видов биоты к ревитализации открывает огромные научно-прикладные перспективы. Уже установлено, что семена многих растений способны сохранять свою всхожесть десятки тысяч лет, а будучи захоронёнными в вечномёрзлых грунтах – и миллионы лет. Замороженные во льдах бактерии и водоросли «просыпаются» и через 5 млн лет. Именно с помощью гипотезы ревитализации мне удалось объяснить появление в озёрных отложениях высокогорной Джулукульской впадины нескольких видов очень теплолюбивых рдестов и других растений, которые произрастают ныне на юге Европы и севере Африки. Был установлен и возраст этих отложений – от 10 до 8 тыс. лет, а через них и мощного регионального потепления, следы которого отчётливо фиксируются по всему Горному Алтаю. Это тёплое время обусловило повсеместное распространение земноводных и пресмыкающихся. Последующее интенсивное похолодание в позднем голоцене (начиная с 4 тыс. лет) привело к исчезновению этих видов с большей части высокогорий и среднегорий и их локальному сохранению в сравнительно благоприятных местах, удалённых друг от друга на десятки и сотни километров. Такую локальность ареалов современной герпетофауны впервые установил на Алтае В.А. Яковлев.

Следует отметить, что В.А. Яковлев организовал и оборудовал небольшой стационар для регулярного мониторинга земноводных в окрестностях пос. Яйлю. Наблюдения и измерения проводились в течение нескольких десятков лет и их делали не только лаборанты научного отдела, но зачастую и сам Яковлев. Эти наблюдения явились частью его диссертации, которую он написал в 1984 году. После защиты они, казалось бы, должны были утратить свою релевантность, ведь уже «выполнили» свою функцию. Кроме того, они продолжали отнимать много времени, отвлекая от других научных задач. Однако не в характере Яковлева было прекращать начатое, и наблюдения на стационаре продолжались с той же регулярностью и точностью, хоть и давали материал лишь для редких «мониторинговых» публикаций.

Жизнь неоднократно убеждала меня в том, что качество, оригинальность и глубина научных исследований всецело зависят от характера и нравственности учёного. Многие люди способны и талантливы, но им зачастую не хватает особых свойств характера, делающего человека учёным. Про нравственность я вообще молчу: прохиндеям и хитрованам в науке не место от слова совсем. Многое и сейчас в науке воспринимается и принимается, исходя из личного доверия к коллегам, исходя из их репутации. Так вот, я лично многим коллегам, увы, не доверяю, но Владимир Александрович Яковлев не входит в их круг. На мой взгляд, он обладал нравственностью и характером человека науки, чтобы там ни говорили. Народ всегда найдёт, о чём посудачить и даже позлословить. Но следует отделять зёрна от плевел.

С самого начала Яковлев произвёл на меня интригующее впечатление. Симпатичный, моложавый, в меру вежлив, внимателен и любопытен. Одет скромно, даже бедновато, но чистенько. Всегда выбрит и свеж. На рабочем столе у него идеальный порядок, ничего лишнего, карандаши аккуратно заточены, полевой дневничок без помарок и не помятый. На работу не опаздывает, но и на ней не задерживается. Дисциплинирован. Интересуется многим, начитан, активно следит за новостями. Мне показалось, что огромного научного горения у него не было, как и стремления срывать самые высокие звёзды с научного небосклона. Он, наверное, реально оценивал свой потолок и имел мудрость занять свою не слишком великую научную нишу, но стремился оборудовать её и заполнять как можно лучше. Наука была для него не больше, чем важной работой, которую он добросовестно выполнял. И это ничуть не умаляет его деятельность. Наоборот, побольше бы сейчас таких учёных, которые добросовестно относятся к своей работе и объективно – к её результатам.

У Яковлева было чему поучиться и найти для себя пример. Особенно юным, горячим и честолюбивым. Он был почти на 8 лет старше меня, опытнее и уже прошёл все ступеньки восхождения к научной степени: от рабочего по науке, лаборанта и аспиранта до научного сотрудника и кандидата наук. Этим опытом он охотно делился, рассказывая о своих исследованиях, перипетиях заочной аспирантуры, о подготовке и сдаче кандидатских экзаменов, о науке в столицах и о своём научном руководителе. Лично мне его рассказы помогли быстрее подняться по лестнице научной карьеры, переступив через её многие ступеньки. Не скажу, что мои тогдашние отношения с Владимиром Александровичем были всегда гладкими. Мне, как довольно ленивому и менее дисциплинированному, но самолюбивому молодому человеку, иногда действовали на нервы упорядоченное поведение Яковлева и его претензии к другим следовать такому же стилю. Однажды мы с ним даже крепко поругались. Бывает. Но это и хорошо. Мы обозначили свои границы. И не перешли во вражду. Когда я много-много лет спустя прибыл с группой германских и российских коллег в Яйлю, то первым, кто из бывших коллег по заповеднику неофициально пришёл в гости на нашу стоянку, был В.А. Яковлев. Это не забывается (как не забывается и радушный приём и большая помощь, оказанные нам и С.В. Спицыным).

Яковлев был необычным человеком. И не хотел быть обычным, этаким своим парнем. У него был, пожалуй, даже культ отличаться от остальной части мужского населения посёлка, быть особым, а не частью массы или какой-то группы. Но «ботаником» Яковлев не был. Он внимательно прислушивался и присматривался к происходящему, был в курсе многих событий, высказывал своё мнение, за критическим словом в карман не лез и перед начальством не расшаркивался. Яковлев хотел быть самим собой и был таковым. Созерцателем, наблюдателем, в душе поэтом и философом. Он стремился к свободе и независимости. При этом он вовсе не чурался людей. Яковлеву был очень интересен каждый человек, но далеко не каждого Владимир Александрович впускал в свой мир и дом. Его исходным миром была семья, и своим девочкам он отдал всё, что мог. Жил в главном для себя и для своих. Наверное, по-человечески так и правильно!

Не все понимают эту правильность и их раздражают шагающие не в ногу. Но жизнь уж давно доказала, что каждый человек должен иметь право на свой маленький мир и своё родное местечко. И для Яковлева стал таковым навсегда этот маленький посёлок на берегу Телецкого озера, где ландшафтный калейдоскоп был особенно разнообразен и красочен, а людской поток исключительно переменчив. Он хотел быть вечной и неизменной составляющей в этом разнообразии, хотел стать легендой этого острова жизни. И не скрывал своего желания. История жизни села была неотъемлемой частью его жизни, и он стал неотъемлемой частью этой истории…

Всё это, возможно, и обусловило несколько преувеличенное пристрастие Яковлева к своему здоровью. Он отдавался этому увлечению весьма настойчиво, что иногда вызывало у окружающих улыбки и насмешки. Владимир Александрович не курил и не пил, по крайней мере я не видел его выпившим. Он испробовал на себе всё возможное: лечебно голодал, лечебно очищался, садился на разные диеты, придерживался чёткого режима, особого питания и семейного образа жизни, изучил всяческую литературу на тему здоровья. Своими знаниями Яковлев охотно делился и много говорил на эту тему, советуя другим следовать тем или иным его рецептам. Он наблюдал за их действием и радостно сообщал коллегам о благотворном влиянии смены образа жизни того или иного работника. В конце концов, не нам судить его пристрастие, тем более, что вреда другим оно не причиняло. Просто оно было, и он был этим тоже знаменит.

Яковлев очень много хотел сделать для описания истории села и делал. Он желал увековечить всех его жителей и именитых гостей, рассказать о всех событиях, поделиться своими впечатлениями, сделать их частью вечности. И Яковлев знал, что для этого ему требуется много времени, сил и здоровья. Он правильно понимал важность и необходимость правдивой истории, истории от живого свидетеля.

И чтобы смочь и успеть, ОН ОЧЕНЬ ХОТЕЛ ЖИТЬ ДОЛГО…